— Ну, скажешь еще! — засмеялась Тася. — Правда, есть у меня награда — медаль «За отвагу».

— Это за то, что Виктора спасла? — поинтересовалась Зина.

— Нет, за это чего же награждать? Медаль мне дали, когда я семнадцать раненых вынесла с поля боя. Вот когда страшно было: кругом стреляют, артиллерия бьет… А я ползком… Комбат кричит: «Климова, назад! Пережди, а то убьют!» Да разве можно ждать! Раненых много, со всех сторон зовут: «Сестричка, сюда…» Тяжелые они, черти, чуть не надорвалась… Отдышусь немного — и за следующим… Положу на плащ-палатку и тащу…

— Значит, Таська, — потирая руки, сказала Катя, — мы так и напишем твоему Виктору: приедешь в Москву, приходи к нам, гостем будешь! А там не бойся, подружка, мы тут, рядом! Подмогнем!

Все засмеялись, и громче всех счастливым смехом залилась Тася, верившая в эту минуту, что так оно и будет. Приоткрылась дверь, и Алия сначала робко просунула голову: нет, не плачут, смеются. И уже смелее спросила:

— Можно к вам?

— Давай заходи, заходи!

— Пришла сказать: кино после ужина будет. «Актриса» называется. Привезли уже.

— Ура, девочки! — воскликнула Зина. — Только места надо занять заранее.

Мест как таковых не было. Кино показывали прямо в коридоре этажом выше, народу набивалось много, сидели на стульях, на столах, на тумбочках, даже на полу. Лежачих из хирургического, несмотря на строгий запрет, поднимали на лифте вместе с каталками, и часто хирургическим больным приходилось давать бой, чтобы отвоевать себе место.

— Выделим ударную группу, — решила Катя.

— Ну, я пошла, — сказала Алия, не двигаясь с места, с любопытством поглядывая на Катю. — Скажи, а почему плакали раньше?

— Кто плакал? Никто не плакал. Это тебе показалось, Алия. Поняла?

— Поняла…

Утром Катя проснулась рано. Сразу вспомнила — воскресенье, посетительский день. Придет мама. И к Свете придут сегодня. Хорошо, что вчера вечером к телефону подошла Светина мама. Сначала говорила с ней Катя, чтобы подготовить ее, — так они решили. Правда, выслушав Катю, она почему-то ничего не поняла, испугалась и заплакала, но когда Катя объяснила, что Света жива и здорова, она немного успокоилась и только машинально повторяла: «Боже мой!.. Светочка… Боже мой!..» Тогда Катя, считая свою миссию выполненной, передала трубку Свете.

Катя прислушалась — в палате было тихо, только где-то в углу перешептывались девушки да щебетали за окном птицы, дробно постукивая клювами по кормушке — фанерной дощечке, спущенной на бинтах из форточки. Птицами занималась Света — значит, она уже встала, наполнила кормушку хлебными крошками.

Щебетание птиц воскресило в памяти один из моментов наступления на Украине. Широкий Днепр, который Катя никогда раньше не видела, только из Гоголя помнила: «Чуден Днепр при тихой погоде…» Плоты, связанные из бревен, — для переправы… Катя отдает последние распоряжения командирам взводов — скоро начнется операция. Нервы напряжены, но она держит себя в руках, говорит подчеркнуто спокойно, раздельно и даже как-то замедленно… Но вот приготовления закончены. Наступает тишина, какая бывает перед бурей. И вдруг в этой предрассветной тишине защебетали птицы в кустарнике. Такой подняли гомон, что Катя подумала: «Услышат на том берегу немцы, стрелять начнут…» Смешно, конечно, но такая мысль пришла ей в голову… И снова он зазвучал в ушах, птичий гомон, когда ее рота под шквальным огнем переплывала Днепр и первые убитые стали валиться в воду… Он преследовал ее и потом, когда она, раненная, осталась лежать на песчаном островке посреди реки, а плоты с остатками роты уплывали все дальше, дальше… Ей часто снился этот страшный сон, когда уплывают плоты. И птичий гомон, который, постепенно нарастая, становился таким оглушительным, что она со стоном просыпалась.

Услышав тихие шаги рядом, Катя открыла глаза, посмотрела через плечо — Света.

— Ты чего? Случилось что? — догадалась, увидев ее расстроенное лицо.

Нагнувшись, Света прошептала:

— Шуры нет…

— Как это нет? — не поняла Катя.

— И каталки нет.

— Может, на перевязку взяли? — спросила Катя, боясь предположить худшее.

Света отрицательно качнула головой, в светлых ее глазах застыл испуг. Действительно, какие перевязки в такую рань! И вообще — воскресенье…

— Я слышала, кто-то возился, но не обратила внимания. К ней же всегда приходят ночью: то уколы, то лекарства, — сказала Света.

Катя села, опустила ноги, поправила повязку на колене. В дальнем углу было непривычно пусто. Скользнув внимательным взглядом по комнате, как будто девушка могла где-нибудь отыскаться, Катя мрачно обратилась сразу ко всем:

— Кто знает, где Шура?

Никто уже не спал. Девушки тихо переговаривались, обсуждая событие. Поднялась и села в постели Ванда. Поеживаясь, как при ознобе, ответила:

— Ее увезли ночью…

Напряженно глядя на Ванду, Катя спросила напрямик, без лишних слов:

— Умерла, что ли?

Испугавшись резкого Катиного голоса, Ванда вздрогнула и, опустив глаза, сказала:

— Не знаю… Я боялась смотреть…

— Боялась!

Недовольно хмыкнув, Катя ладонью с силой потерла шею, что делала, когда очень волновалась, — на шее сбоку осталось гореть красное пятно. Схватила костыли. Света помогла ей встать.

— А кто ее отвез? Видела?

— Сначала ночная сестра приходила, потом санитарка увезла.

Последнее время Шуре становилось все хуже и хуже. Всем было известно, что врачи считали ее безнадежной и жить ей оставалось считанные дни. И тем не менее все произошло неожиданно, а неожиданностей Катя не любила. Куда увезли — в морг или просто решили поместить отдельно, как умирающую? Если отдельно, то это совсем ни к чему: Шуре будет совсем плохо и тогда она уж наверняка умрет…

— Лидка дежурила ночью. Она приходила? — допытывалась Катя.

— Да, Лида, — как на допросе, отвечала Ванда. — Я не знаю зачем: укол делать или так… посмотреть…

— Ясно, — сказала Катя, глядя в пол, и еще раз повторила: — Ясно.

Однако она понимала, что пока ровно ничего не прояснилось. Впрочем, Лида — молоденькая и еще неопытная сестра, это Катя знала.

— Пойду выясню у нее, — вызвалась Света. — Проще всего. Она еще не ушла.

— Не ходи! Сами проверим. Зина, быстро одевайся, пойдешь с нами!

— Куда? — схватив халат и не попадая рукой в вывернутый рукав, спросила Зина.

— Ладно, помалкивай! Бери костыли — и за мной! — командовала Катя. — Идем, Света.

Втроем они спустились на лифте на первый этаж, где, наглухо отгороженные от поликлиники, находились морг и еще какие-то помещения, куда больным вход был запрещен. Здесь гуляли сквозняки, свет в коридоре не горел, окна были почти доверху заколочены.

— Проверим, — сказала Катя и рванула дверь морга.

Дверь была заперта, она не открылась ни с первого, ни со второго раза, сколько ни дергала Катя. Рядом находилась еще одна дверь, но и эта не поддалась. В